"Венецианский купец" В.Шекспир, перевод Т.Щепкиной-Куперник
Режиссер-постановшик - Андрей Житинкин
Сценограф - Андрей Шаров
Премьера - 28 ноября 1999 года
Спектакль идет с одним антрактом, продолжительность - 3 часа
Чем руководствуются столичные
театры, приглашая на постановку режиссера Андрея Житинкина, пожалуй,
ясно: кассовым успехом его творений. На очередную житинкинскую версию
всемирно прославленного произведения публика валит валом, будто бы в
убеждении, что взору ее непременно представится выдающийся образец
режиссерской мысли и мастерства.
Заверяю вас, вершин Житинкин
(в сотрудничестве с художником Шаровым) достигает в ином: в
разнузданности и пошлости, а также в окарикатуривании и компрометации
поистине художественных текстов, будь то сочинения Томаса Манна или
Уильяма Шекспира, на которых нередко "смыкается" его режиссерская
хватка.
В "Венецианском купце" занято
пять народных артистов (А.Голобородько, М.Козаков, А.Леньков, Б.Иванов,
А.Адоскин), один заслуженный А.Ильин и весьма популярная благодаря
телесериалу "Петербургские тайны" актриса Е.Крюкова. Гвоздь
шоу-программы, бесспорно, Михаил Козаков в роли еврея-ростовщика
Шейлока.
Трехчасовое зрелище "в
традициях" сценической фантазии и мировосприятия Житинкина производит
впечатление удручающее. Шествуя по венецианским мосткам-мостовым,
шекспировские стар и млад (особенно млад) норовят швырнуть побольше
хлама в воды знаменитого канала, не слишком натурально голубеющего на
авансцене в виде лужи глубиной в два десятка сантиметров; по делу и без
оного хватаются за мобильные телефоны, выкрикивая в них взвинченными
голосами отрывистые междометия, и пытаются за неимением других занятий
"переиродить Ирода".
В этой феерии дурновкусия
Михаил Козаков, по счастью, выглядит существом инородным. С первого
выхода актера становится понятно, что для него, не прижившегося в
Израиле, роль Шейлока неслучайна. В долгих, сосредоточенных молитвах
его героя на неведомом нам наречии чудятся горькая исповедь и страстная
проповедь одновременно. Кажется, артисту Козакову необходимо выплеснуть
зрителю какое-то свое особое знание, публично справиться с источившей
душу болью... Он рвется совершить невозможное, ибо театр Житинкина
никогда еще, даже шепотом, не заговаривал с публикой о серьезных и
тонких материях, не прибегая к ёрническому тону. Видимо, в своих
поисках артист Козаков в этот раз свернул не туда.
