Эта грандиозная танцевальная труппа динамична, распыляет своим творчеством эротизм и жизненную силу. Игристая смесь африканских танцевальных традиций, дух южноамериканских и европейских танцевальных форм сделали из Балета штата Баия Бразилии международную сенсацию.
MUBI is ecstatic to take you on a surreal new adventure with indefatigable globetrotting auteur, Werner Herzog. Filmed guerrilla-style in Japan, Herzog’s unique dramatization of the real phenomenon of renting family members and social stand-ins explores the uncanny essence of human relationships.
"Дорогая собака" Вольноопределяющийся Кнапс и поручик Дубов сидят пьют и спьяну горланят романс. Дубов пристает к Кнапсу, чтобы тот купил у него собаку. Стойка как у сеттера, чутье, нюх. На знатока - все 200 рублей. Он-то дал за щенка 150, а охотиться некогда. За любые деньги отдал бы. Но Кнапс не хочет, потому что сука. Дубов спорит, что это кобель. Кнапс обижен. Дубов зовет денщика и требует конъяку, а сам продолжает уговаривать Кнапса. Чем это он так не любит сук? Но Кнапс снова отказывается - ему не нужна собака, да и денег нет. Дубов прогоняет пса ; он уже готов отдать его бесплатно. Но Кнапс почти спит. "завтра же пошлю его на живодерню”, - решает Дубов. Плохая собака - грязь от нее, жрет много, непородистая. Вместе с разбуженным Кнапсом они снова затягивают "пьяный” романс. "Злоумышленник" Полицейский приводит крестьянина Григорьева к следователю в участок. Сторож застал его в тот момент, когда он свинчивал гайку с железнодорожного полотна. - Для чего вывинчивал, - интересуется следователь. - Кабы не нужна была, не отвинчивал. - А зачем? - Грузила делаем. - Врешь. - Да разве можно без грузила? Долго рассказывает Григорьев, как и что надо ловить. Да ведь поезд сошел бы с рельс, людей убило бы, увещевает следователь "злоумышленника”. Да мы не все отвинчиваем, мы понимаем. Оказывается в прошлом году здесь поезд сошел с рельс. Теперь понятно, чья это работа. Долго мучился следователь с Григорьевым. Он ему закон о наказании за повреждение железной дороги, влекущее за собой несчастье, а тот ему про рыбу. Надоел он следователю хуже смерти. И велел он вывести его вон. И незадачливого рыболова увели в тюрьму. "Жених и папенька" Жених Милкин сидит и жалуется - вот уж сколько времени он обедает у папеньки Кондрашкина, гуляет с его дочерью Настенькой, букеты носит. Настало время прекратить толки. И чтоб не надеялась. У папаши семь дочек. Видать одну пристроить хочет. И решает Милкин поговорить с папашей, а тот, кажется, догадывается, о чем. Понимая, что жених хочет дать деру, он загоняет его в угол. Жених выставляет ему свои доводы - не сошлись характерами, не достоин ее, пьяница, взятки беру, растратчик, наконец - он заявляет изумленноиму папаше, что он - беглый каторжник. У папаши же свои контрдоводы - поживете, все уладится, взятки берут все, а если Сибирь - то за вами последует. Тогда жених выкладывает свой последний "козырной” довод - я сумасшедший. И на глазах вконец ошарашенного папаши Милкин съедает, стоящий на столе, букет цветов.
This summer, MUBI is excited to host a new series dedicated to the best of contemporary Brazilian cinema. Filmmaking in Brazil has undergone many disparate phases, from the French New Wave influenced Cinema Novo—a movement for whom film aesthetics were a political act—to the São Paulo-born underground cinemas of the late 1960s, and all the way through to more recent (Oscar favorites!) Central Station and City of God. In the wake of the country’s modern-day political turmoil, Brazil’s filmmakers have recently been producing strikingly poignant, urgent cinema. With the aim of reflecting the eclectic nature of this recent upsurge, our selection embraces both the world of fiction and of documentary, from up-and-coming voices as well as established masters. Whether through the hypnotic clash between the indigenous and urbanized world as portrayed in The Dead and the Others, the genre-twisting nature of Good Manners, or Landless’ intimate observations of local political activism, these are all works that demonstrate how bold and tactful world cinema can be, remaining conscious of its own past yet still forward-looking.
